Пока мы для себя честно не определим, в какой стране хотим жить, какого человека хотим получить, у нас не будет никакой концепции образования

От редакции. Обычно разговоры про образование сводятся к конкретным проблемам: ЕГЭ, новые стандарты, зарплаты учителей, Болонская система и т.д. Эта беседа - с доверенным лицом кандидата в Президенты России Михаила Прохорова - Ириной Прохоровой – о том, что проблемы нашего образования кроются не в конкретных недочетах, а в том, что страна не решила, какой человек ей нужен – послушный исполнитель, выполняющий "чего изволите" или свободомыслящий творческий человек, живущий не в изоляции, а в обществе, открытом миру. Проблема в двойном стандарте, в непроясненности концепции развития страны, а значит, – и ее образования.

Столкнулись два разных тренда

Наталья Иванова-Гладильщикова: Ирина Дмитриевна, в чем, на ваш взгляд, главные проблемы нашего образования?

Ирина Прохорова: Критическая ситуация с образованием не связана с некомпетентностью кого-либо. Просто есть фундаментальная проблема в обществе, и она отражается во всех сферах жизни: у нас нет четкой картины мира, нет модели будущего. Если в начале 90-х, мы, как страна, избавившаяся от пут тоталитаризма, говорили о том, что хотим развиваться как нормальное европейское открытое общество, что будем модернизировать наше образование, культуру, то сейчас у нас произошло взаимонепонимание на уровне концепций будущего. С одной стороны, вроде, говорится, что надо модернизироваться. С другой стороны, целый ряд мер, которые принимаются, ведут в другую сторону. В сторону изоляции общества, милитаризации, клерикализации. Есть ощущение, что столкнулись два разных тренда.

Так вот, пока мы для себя честно не определим, в какой стране хотим жить, какого человека мы на выходе должны получить, у нас не будет и концепции образования. Если мы развиваемся в сторону (условно говоря) открытого общества, тогда требуется один тип образования. Если же у нас изоляционистская модель, отработанная в ХХ веке, для этого требуется другой его тип. Сегодня, с одной стороны, мы хотим развернуть школу к новым технологиям, к новым типам учебников, декларируем, что нам нужен человек, обладающий возможностями гибко пользоваться знаниями и учиться всю жизнь, а с другой - вводим «начальную военную подготовку» (НВП), какие-то идеологические дисциплины, при этом, сокращая важнейшие, базовые (и тогда получается, что мы работаем на уменьшение уровня знания). Я думаю, что эта неуравновешенная модель и производит большое количество проблем. Потому что, какие бы законы не принимали, они лишь удлиняют эту цепь; одно противоречит другому.

Другая проблема. Структура и школьного, и высшего образования сложилась в советское время, делалась людьми дореволюционного образования, которые разрабатывали огромное количество инновационных моделей и смогли, хотя бы частично, выстроить их в начале 20-х-30-х годов. Система работала довольно неплохо. Но мы не анализируем сегодня: что было замечательного в том образовании (если убрать оттуда идеологические дисциплины, которые навязывались), что следует изменить, а чего не надо трогать. Мы серьезно не изучаем, сколько новых интересных вещей и трендов возникло в начале 90-х. Это развитие лицеев и новых типов школ; попытка реформы высшего образования, которая шла из практики, из специфического понимания того, что требуется. И мне кажется, что мы часто совершаем старинную российскую ошибку: все ломаем через колено (давайте все новое построим). Это всегда невозможно, но мы часто перешибаем хребет, а потом героически преодолеваем трудности, с которыми сталкиваемся.

В программе кандидата в президенты, Прохорова, прямо сказано: мы считаем, что образование должно развиваться согласно концепции общества. Мы современная страна, интегрированная в международные сообщества; у нас огромный интеллектуальный потенциал, который мы постоянно теряем (что недопустимо). И поэтому в программе есть целый ряд мер, касающихся высшей и средней школы, фундаментальных наук и культуры (это – единый куст проблем), которые показывают, каким образом, сохраняя традицию, специфику нашего образования, мы можем серьезно ее адаптировать для новых целей.

Статус учителя

РЖ: Вам не кажется, что ситуация с образованием во многом зависит от положения учителя в обществе?

И.П.: Статус преподавателя в обществе сегодня очень низок. Это отражается и в системе оплаты его труда. Профессия учителя, как и профессия врача, ответственны за здоровье человека как душевное, так и физическое. Поэтому, такая ситуация отражает отношение общества к человеку. Это профессии, которые поражены в правах. Между тем, важно понимание того, что такое преподаватель в современном мире, каким уровнем он должен обладать, каков способ повышения его квалификации, какая должна быть степень его свободы в преподавании дисциплин.

Недостаточно просто повышать зарплату. Скажем, изменение принципов аттестации учителей очень больно ударило именно по думающему учителю. Квалификацию педагога стали определять формально, в зависимости от количества набранных им баллов. В итоге хорошие учителя баллы недобирают, а плохие, как правило, прекрасно с этим справляются. Значит, мы должны определить, какой тип образования и для какой страны нам нужен. И тогда понять, каким набором профессиональных качеств должен обладать учитель. Если мы говорим: вместо заучивания параграфов и ответов на вопросы мы хотим научить детей выбирать информацию, размышлять, уметь пользоваться источниками, то есть воспитать думающего человека, - то нужен один тип учителя. А если хотим иметь послушную безгласную массу, которая рапортует «одобрямс», - нужен учитель с совсем другими качествами.

Можно ли воспитать патриотизм

РЖ: Сейчас модно говорить о роли воспитания. И в частности, о воспитании патриотизма. Можно ли воспитать любовь к родине?

И.П.: Нет такой дисциплины, как патриотизм. Любовь к родине, как и любое чувство, - вещь индивидуальная, и она воспитывается, например, в семье. Ясно: от того, что в школе будет какой-то один предмет под названием «патриотизм», мы патриотов не вырастим. Если ребенка унижают в детском саду, в школе, если не созданы нормальные условия равного доступа к учебе и возможности социального лифта, криками «взвейтесь-развейтесь» вы ничего не добудете. Потому что патриотизм воспитывается обязательствами власти по отношению к обществу. Мы же сейчас теряем конкурентоспособность в образовательной сфере. А весь мир, если мы говорим о передовых странах, неважно – азиатские они, европейские или «американские» – все строит на высокообразованных людях. Даже рабочий на любом предприятии должен быть образованным человеком.

В 90-е годы, когда никаких проповедей патриотизма не было, маленькие дети писали: Россия – лучшая страна. А еще для воспитания патриотизма, нужно показывать, какая у нас замечательная литература (в контексте общемировой). А не проводить политпросвет: что сказал нынешний президент или предыдущий.

Об имперском сознании

РЖ: Россия имеет федеративную структуру. Насколько это учитывается школьным образованием?

И.П.: Я приведу пример, демонстрирующий, насколько неадекватной оказалась сохраняющаяся до сих пор советская имперская модель преподавания истории и культуры в школе. Одна моя коллега провела детство в Средней Азии. Дедушки и бабушки были еще до революции сосланы туда как политзаключенные. Дети сидят в школе и пишут сочинение «Утро в зимнем лесу». За окном – 40 градусов, барханы и верблюды. Для того чтобы дети, которые никогда не были в средней полосе, представили ее себе, им поставили картинку, и они ее описывают. Вот это – демонстрация имперского подхода к истории и культуре, который, мне кажется, сейчас уже не работает. У нас - многоконфессиональная и многокультурная страна. И главная задача для преподавателей, экспертов, гуманитариев – написать другую историю страны. Мы должны понимать: многообразие культур должно стать составной частью истории страны.

У нас же получается, что большая многообразная страна сводится к Москве и средней полосе, без понимания специфики локальной истории культуры. Это неадекватно было и тогда, и сейчас. Я не говорю, что надо разрушить общую историю и заниматься, кто чем. Но нужно определить: что собой представляет наша страна: это федерация или новая империя? Номинально мы называемся Российская федерация. Но по факту это - империя.

Работает изоляционистская модель. Ведь у нас совершенно не сопоставляется жизнь страны с другими странами, с той же европейской культурой. И оттого получается, что у молодого человека, который выходит в жизнь, модель мира закапсулированная: «кольцо врагов», «наша особая духовность» и т.д. Это, может быть, удобно для управления, но, с другой стороны, страшно неудобно, когда нужно производить модернизационные вещи. Нельзя на двух стульях сидеть: или - послушный полуобразованный народ, которым легко управлять (но не требуйте от таких людей, чтобы они вам креативили и создавали великую страну), или творческие люди. У нас общество ХХIвека, а система управления – века ХVI-ХVII-го. И этот страшный разрыв между динамическим обществом и архаикой управления создает бесконечные конфликты. Нужно говорить об общественном договоре, о котором речь идет уже триста лет. А у нас все - великие самодержцы. Многие кандидаты прямо говорят: нам нужен царь. Кому это – «нам» - я не очень понимаю. При такой модели далеко не уедешь. И любая другая «история» у нас будет разновидностью той же самой имперской истории. Более того, это история государств, а не людей (мол, царь угрохал полстраны, но это было нужно для ее величия). Это - оправдание всех злодеяний, всех деспотов в истории нашей страны. Я бы даже сказала, что это страшно порочная модель. И пора ее изменить. Поэтому у нас реформаторы всегда шельмуются (те, которые пытались что-то изменить). Они всегда – враги народа. А люди, которые авторитарны и тоталитарны, считаются героями, потому что идея величия не расшифровывается. Величия чего? То есть, получается великая страна без людей. Люди мешают. Они всегда заложники каких-то геополитических фантазий. И эта история продолжает бытовать в школах, университетах, потом пишутся докторские.

Другая модель - многокультурная, многоконфессиональная, красивая страна, которая может управляться совершенно по другим принципам. Это не решается в один день. Нужно изменение сознания и понимания. За что сегодня люди выходят на Болотную? За другое видение страны: во главе ее - не самодержец, который раздает милостыню (а теперь – отрабатывайте), а человек, который управляет, несет некоторую долю ответственности, координирует движение, а общество сейчас во всем мире прекрасно самоорганизуется. И вполне автономно существует. Мы перешли на другую цивилизационную ступень большей сознательности людей, их умения консолидироваться.

Социальный лифт для ребенка – это образование

РЖ: Сейчас все стремятся получить высшее образование. Это, видимо, хорошо?

И.П.: Парадокс в том, что общество жаждет образования. Я встречаю огромное количество людей, например – несчастных гастарбайтеров. Они все копят деньги на образование детей. Понимают, что социальный лифт для ребенка (попасть в люди) – только через образование. Но этого никто не хочет учитывать. Создайте равные условия доступа к знаниям. Игнорируется ситуация, что у людей - разный бэкграунд. Есть дети из культурных семей, и они уже подготовлены к получению образования, а есть талантливые дети из семей бедных и обездоленных, и они никогда не могут между собой конкурировать. Значит, надо думать о том, что должна быть гибкая система подготовки этих детей. Я не знаю ответа на этот вопрос, но если мы действительно хотим дать доступ к образованию, значит, надо понимать, как выстраивать школу в зависимости от уровня предварительной подготовки детей. Возможно, на уровне детских садов надо проводить их специальную подготовку, развивать.

РЖ: А отслеживать одаренных?

И.П.: И отслеживать одаренных. Надо понимать, что ребенок без культурного бэкграунда никогда не прорвется. Значит, надо разрабатывать детальные программы. Например, Фонд Михаила Прохорова курирует детские дома, и особенно один, с детьми которого мы постоянно занимаемся арт-терапией. Это чудесные дети, необыкновенно талантливые. Но они выходят из детского дома, неприспособленными к жизни, без профессии. Мальчики тут же попадают в криминальные структуры, девочки – увы, - в структуры другие. В лучшем случае, они идут работать на комбинат (например, в Норильске). У этих детей нет будущего. Поэтому мы сейчас начинаем разрабатывать программу поддержки таких детей: давать им какие-то гранты, определять их в профессию, помогать получить образование, чтобы они могли нагнать то, чего не имели.

Я считаю, что нынешнее время – это сочетание правильного всеобуча, с фундаментальными дисциплинами, и очень гибкой дополнительной системой, позволяющей это неравенство подтянуть. Это возможно, но нужно делегировать часть полномочий общественным организациям, ассоциациям преподавателей, благотворительным фондам, поддерживающим культуру и образование.

РЖ: Делегировать им разработку таких программ?

И.П.: Да. Но у нас торжествует авторитарная традиция. Что такое дирижер? Человек, который может превратить все в гармонию. Он координирует усилия музыкантов. Но не бегает и не пиликает за всех на их инструментах, говоря, что он лучше знает. У нас же ровно это и происходит. Президент лично смотрит, как латают трубу, прорвавшуюся в Саранске.

РЖ: Иначе ведь не залатают.

И.П.: Иначе не залатают. Но, простите, что это за модель управления? Считается, что наше общество ни на что не способно. Это громадное заблуждение. То, что общество прекрасно умеет самоорганизовываться, мы видели в 90-е годы, когда из ничего люди складывали инфраструктуры, отбивались от бандитов. Надо немножко делегировать полномочия гражданскому обществу, которое найдет способы и предложит экспертные вещи для образования.

О пользе «Гарри Поттера»

РЖ: Сейчас - катастрофа с «литературой» в школе. Что вы, как филолог, об этом думаете?

И.П.: Я считаю, что «литературы» в школе и в вузе должно быть больше. Надо изучать и зарубежную литературу. У нас все читают одну и ту же классику. Сейчас возникла идея о ста книгах, которые обязаны прочитать все. Это как раз подмена образования, начетничество. Скажите, если мы берем детей из бедных кварталов, что они могут прочитать в 10-м классе? Какой там Достоевский? По себе помню: как правило, в школе проходятся страшно неинтересные тексты. И у ребенка вырабатывается внутреннее отвращение и недоверие к тексту. Не пересмотреть ли идею, что должны читать дети? Какой тип развлекательной, хорошей литературы нужен для того, чтобы они вырывали друг у друга из рук интересную книжку, и потом начали читать и остальные?

РЖ: Так «Гарри Поттер» привлек к чтению детей, которые вообще никогда не читали.

И.П.: Совершенно верно. И крики про «Гарри Поттера», которого заклеймили не пойми за что, для меня ужасны. Это хорошая, гуманная сказка, которая поднимает многие серьезные проблемы для детей (и даже для взрослых). Почему у нас не предлагают читать такие развлекательные книги? Потому что торжествуют идеологические установки: надо обязательно прочитать «того и этого».

РЖ: И все закрывают глаза на то, что дети все равно такие объемы и таких и авторов не прочитывают.

И.П.: Ну, да. Как филолог, я могу сказать: часть текстов постепенно устаревает. Они становятся фактом истории литературы, которую надо изучать более углубленно в вузе (на филфаке или еще где-то). Ведь появляется новая интересная литература, которая созвучна современным детям.

РЖ: То есть, вы предлагаете изучать в школе современную литературу?

И.П.: Здесь и должна проявиться высокая квалификация учителя, который сможет сочетать какие-то обязательные тексты с текстами дополнительными.

В целом можно сказать, что происходит недооценка гуманитарной составляющей в образовании. В Японии, в высших и в средне-специальных учебных заведениях, независимо от того, какой профессией будет заниматься студент, первые два года все изучают гуманитарные дисциплины, вплоть до писания хокку. И это не блажь, а понимание того, что гуманитарная составляющая и есть та основа, которая позволяет людям учиться и переучиваться всю жизнь. Она развивает воображение, адаптивность. У нас же везде идет сокращение гуманитарных дисциплин. Надо возвращать эти предметы и в школу, и в университеты (возможно, факультативно – для людей, которые изучают математику, экономику и т.д).

РЖ: Как вы относитесь к тому, что сегодняшние дети – компьютерные, а учителя – совсем наоборот?

И.П.: Это действительно проблема. Какое доверие может быть у ученика к учителю, если учитель остался в прошлом веке? Новые технологии – это отражение другого типа сознания, реакции, другого восприятия информации. Дети – такие же, как они были сто и двести-триста лет тому назад: желающие знать, любознательные. Но они живут в другую эпоху, и надо понимать, как им подавать информацию. Каким должен быть тип информации. А не клеймить их: такие-сякие, бездуховные (только тычатся в свои технологии). Это приводит лишь к колоссальному разрыву, к отрицанию учителя учеником. Еще, я бы сказала, что учителю неплохо было бы обладать любовью к ученику и иметь высокую квалификацию.

Беседовала Наталья Иванова-Гладильщикова